Ярким горчичным пятном разукрасил он эту осень, неизменно, пять раз в неделю, в потоке неизвестных прохожих вплывая в ее жизнь. Сам того не подозревая, он и его горчичный, в далеком прошлом модный плащ, стали свидетельством того, что еще один день, копия предыдущего, гармонично вписался в суетливую повседневность ее будней.
Риту умиляло наблюдать из окна, как он, с приятной и доброй неуклюжестью в последний момент забирался в один с ней троллейбус. Она, молча поглядывала на него, с легкой улыбкой и рвущимся криком, скрывающими грусть от неизбежного бега времени, от переполненной безнадежностью мысли, что, став квалифицированным кардиологом, она так и не разобралась в сердечных делах.
Несколько нелепых романов, оказавшихся не теми, и ощущение того, что все еще будет, со временем уступили место осознанию того, что успеть на троллейбус, чтоб приехать вовремя – это вся перспектива, выданная в мед.институте в обмен на несколько лет, предано посвященных учебе и больным.
Сведенные старательной пунктуальностью общественного транспорта, так и не ставшие даже случайными знакомыми, они выходили на одной остановке, для того, чтоб после монотонного течения мыслей, убаюканных троллейбусной тряской, снова начать торопиться — она к пациентам, а он….
А он уже совсем не торопился к своей бумажной волоките бухгалтерской работы. Женившись однажды по зову первой же любви, он оказался слишком скучным и правильным для буйства жизни, которое рвалось из груди новоиспеченной жены.
Из своего надежного убежища – маленького кабинета, наполненного пыльным запахом годовых отчетов, он в последний момент заметил, как из под носа в аромате дорогих французских духов уплывает жена, а за ней и игривые кудряшки двухлетней дочки.
Он бы многое отдал за то, чтобы крепко прижать к себе вторые и, сбежав поскорее в их укромный шалаш под столом, погрузиться в сладкий сказочный мир детских книжек.
Спустивший на жену все накопления и, оказавшийся слишком неприспособленным для того, чтобы сколотить новые, он в порывах большой надежды, прижимал к себе самого дорогого человечка, свое счастье, которому отдал всю любовь без остатка и, которую все-таки вырвали из рук, оставив взамен больное: «Ну какую жизнь ты можешь нам дать»?!
А боль, в последнее время, напоминала о себе все чаще, нарушая ритмичный стук его нерешительного добродушного сердца.
В тот день она даже привстала, все еще надеясь разглядеть в толпе горчичное пятно, так и не заскочившее в троллейбус. С волнения начинался день, а в коридоре ждали больные… И он, чье больное небезнадежное сердце рвалось в ее руки.
